|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Давид и Голиаф. |
|
|
|
|
|
|
Подойдя к темно-зеленому забору из штакетника, я громко позвал: "Давид!" Через пару минут дверь дома распахнулась и на пороге появился мой приятель, невысокий худощавый подросток с еврейским именем, хотя его черты лица выдавали в нем стопроцентного русака. Краем уха я слышал историю его имени, - дед у него, что ли, был старообрядцем и выбрал из псалтыря самое с его точки зрения подходящее. Вдвоем с Давидом мы пошли к станции. Там располагался пивной ларек, а мы с приятелем в то время освоили еще одну взрослую манеру - ходить в пивную. В кружку толстого стекла тамошняя тетка наливала из крана желтую пенящуюся горьковатую жидкость, которая вполне сходила за пиво. Наш возраст, к нашей пользе, ее совершенно не интересовал. Пивной ларек размером в три табачных стоял как ледолом, - с одной стороны его обтекал поток народа, идущего по асфальтированной дороге со станции к домам, а с другой стороны его охватывала струя пожиже из числа тех, кто шел на грунтовую площадку торгового центра, по периметру которой неровным полукругом стояли ларьки и магазинчики с продуктами. Между пивным киоском и притаившимся за ним одноэтажным деревянным домом некоего административного назначения росли два или три низких дерева, в тени которых на брошенном куске фонарного столба или на пустых бочках из-под проданного пива располагались завсегдатаи заведения. Нам с Давидом повезло - сегодня из-за прохладной сумрачной погоды народу за пивом почти не было. Двое взрослых мужчин стояли перед оконцем киоска спинами к нам. Мы встали следом. Первый из стоящих расплатился, забрал двумя руками четыре поллитровые кружки, зажимая под мышкой завернутую в газету воблу местного улова и направился в свое любимое место на бревно. Второй, высокий, широко раздавшийся в плечах, с крепкими плотными руками, выложил на мокрый деревянный козырек киоска пару бумажек и несколько монеток, взял одну кружку пива, бутылку водки, маленький бочковой огурчик и еще спросил у тетки пустую кружку. Сочетание было интригующим, особое любопытство вызывала пустая тара. Мы быстро расплатились скопленной мелочью, захватили свое пиво и, обогнув киоск, встали так, чтобы видеть мужика, взявшего водку. Бутылка торчала у него из кармана, когда он неспешно расположился на старой бочке. Теперь мы могли получше рассмотреть его. Это был высокий, крепко сбитый коренастый мужик, одетый в совершенно новый шикарный по тем временам костюм без галстука, в накрахмаленной рубашке в синюю полоску. Волосы на голове были аккуратно причесаны. Лицо, такое же широкое и основательное, как он сам, немало говорило о волевых качествах мужика. Вообще-то мужиком его называть было бы неправильно. Интеллигентный вид и умные глаза выделяли его из среды завсегдатаев пивной. Вместе с тем, в нем не было той интеллигентской отчужденности от простых людей. Складывалось впечатление, что этот человек будет уверенно чувствовать себя в любой среде - от обитателей пивнушек до высшей знати. Во всех его поступках чувствовалась основательность. Первым делом он проверил устойчивость своего импровизированного стола, после чего расставил на верхнем днище бочки кружки и огурец, завернутый в обрывок намокшей от рассола газеты. Он извлек из бокового кармана пиджака бутылку "Московской", короткими, толстыми пальцами, сильными как пассатижи, потянул козырек алюминиевой пробки. Я отхлебнул большой глоток пива и кивнул Давиду, молча показывая на пробку, валявшуюся на земле среди мусора.. Мой жест и взгляд должны были означать фразу: "Смотри - пробку выкинул, что же, он всю бутылку собирается осушить? Что-то будет!" Мужик тем временем неспешно вылил содержимое бутылки в пустую кружку, которую теперь смело можно было назвать не пивной, а водочной кружкой. Пустую бутылку с косо наклеенной этикеткой он аккуратно составил на землю. На бочке в ожидании разместились маленький огурчик в обрывке газетки и две поллитровые кружки, заполненные двумя такими разными, но родными друг другу жидкостями - кристально прозрачной и янтарно желтой. Наш Геракл несколько секунд помедлил, взгляд его полностью сосредоточился на накрытом столе. Правой рукой он поднял и поднес ко рту кружку наполненную водкой, - сквозь толстое граненое стекло было видно как плещется сорокоградусная жидкость, - резко выдохнув из себя воздух, мужик в несколько больших глотков поглотил все содержимое кружки. Не дыша запил водку пивом. После этого он задышал носом, причем его крупные ноздри широко раздувались как у лошади после гонок. Левая рука с огурцом подлетела ко рту, желтоватые зубы откусили уж совсем малюсенький его кусочек. После этих несложных операций мужик покинул закуток, оставив недопитое пиво и слегка надкусанный огурец. Я на время забыл обо всем на свете, в том числе о кружке, что держал в руках. Теперь я прильнул к ней губами и жадно отхлебнул, но мой хлебок не шел ни в какое сравнение с тем, что я только что видел. Давид быстро допил свое пиво и, переведя дыхание, сказал мне скороговоркой: - Быстрей допивай пиво, пошли! - Куда это? - удивился я. - Пойдем посмотрим, когда он упадет. Я больше ни о чем не спрашивал. А мне и самому хотелось проследить за мастером пиво-водочного спорта, чтобы увидеть момент бесславного конца спортивной карьеры. Мужик не успел далеко уйти. Он двигался медленно, - то ли наслаждаясь размеренностью всего происходящего вокруг, то ли "ерш", образовавшийся в его желудке, начинал действовать. Мы с Давидом на расстоянии следили за необычным персонажем. Мужик переступил через рельсы тупиковой железнодорожной ветви, уходившей в сторону от основной магистрали, пересекавшей наш поселок поперек и терявшейся в дальнем лесу за колючей проволокой. Далее он пошел не туда, куда направлялся поток с электрички, а по малолюдной и извилистой как уж улочке. Здесь мы отстали чуть больше, чтобы не быть обнаруженными на безлюдье. Поднадзорный вынырнул на широкую асфальтированную улицу, пересек ее по диагонали и оказался перед кинотеатром, вздымавшимся классическим фронтоном и колоннами, крашенными желтой охрой. Он отворил тяжелую дубовую дверь, изрядно попорченную снаружи пацанами. Немного выждав (для конспирации) мы вошли в ту же дверь и попросили у кассирши билеты поближе к нашему якобы дяде, бравшему у нее билеты только что. По фойе со скрипучим паркетным полом в ожидании сеанса прохаживался наш знакомец. Еще ничто в его лице не предвещало падения. Мы встали в противоположном конце залы, поглядывая на мужика и переговариваясь. У меня родился каламбур о том, что, мол, Давид повалит Голиафа (так мы теперь прозвали мужика за его габариты) одним своим взглядом, в то время как древнему прототипу моего друга для этих целей понадобилась праща. Давид с готовностью подхватил идею и стал в шутку морща лоб и сдвигая брови сверлить взглядом спину новоиспеченного Голиафа. Но стоило тому обернуться, как Давид тут же приобретал свой обычный вид и глядел куда-нибудь в сторону. Раздался придушенный звонок, бабулька в черном халате растворила двери в кинозал. Мы подождали, пока Голиаф войдет и сядет на свое место, а сами расположились на чужих местах, так чтобы видеть нашего поднадзорного, а ему чтобы не было слышно нашего шепота. Фильм попался совсем зряшный, к тому же мы его смотрели на прошлой неделе. Периодически мы поглядывали в сторону Голиафа, поджидая тот момент, когда его голова упадет на бок и он покойно заснет, всхрапывая в две ноздри и произнося во сне пьяные нечленораздельные ругательства. Наконец, мы дождались: окончания фильма, но не того события, ради которого здесь оказались. Голиаф вышел из кинотеатра и направился по центральной улице в сторону водоема. Он был бодр и энергичен, шел по прямой и ровной асфальтированной мостовой так же прямо и ровно. В какой-то момент мне даже показалось, что та сцена у пивного ларька нам померещилась, что мы перепутали мужика и пошли не за тем. Тогда мы догнали его, чтобы по пиджаку, по волосам и по грубому широкому лицу убедиться, что это именно наш Голиаф. По мере приближения водоема по улице стал пробегать свежий прохладный ветерок, который уносил с собой нашу надежду на победу над Голиафом. В конце концов Давид признал, что на этот раз верх одержал Голиаф. Мы развернулись и пошли в сторону дома - искать других, более реальных развлечений. А это происшествие так и осталось в памяти в качестве непревзойденного рекорда. В дальнейшем я не раз наблюдал, как люди от меньшей дозы "ерша" с хорошей закуской становились совсем дурными и хилыми. А такого, что совершил Голиаф я никогда больше не видел. Ни я, ни Давид на себе подобного опыта не ставили и даже не пытались, зная заранее, чем он может закончиться.
Москва, 18 апреля 1998 г. |