|
|
|
|
Расплатов Олег |
|
|
|
Галина . |
|
|
Поезд метро устало волок меня по темному бездонному подземелью. Шум закладывал уши. Молчаливые пассажиры замкнулись в своих раздумьях. Привычное изо дня в день мельтешение лиц похожее на мелькание огоньков за окном вагона, там, в шумливой мгле тоннеля, - две суеты похожие друг на друга становятся вовсе неразличимыми. Мой взгляд лишь ненадолго зацепляется, как за острые углы, за странные фигуры и лица.Опять станция - створки распахнулись. Наступила непродолжительная пауза, затихло механическое урчание под полом. Тишина и свет сменили шараханье вагона в грохочущей бетонной трубе. Выглядываю в открытую дверь, словно хочу подышать светом и простором станции с изящными колоннами белого мрамора и высоким-превысоким потолком. Но что это?! По серому граниту платформы мимо меня проходит она: Галина. Поток воспоминаний обжог лицо. В мгновение ока я словно перенесся во времени далеко назад, улетел в те годы:
После акции, - то ли это был митинг в Лужниках, то ли что-то другое, - товарищи сообщили мне еще об одном новом демократе в нашем районе, точнее о демократке. Нам предстояли местные выборы. Мы разыскивали на каждом митинге и на прочих демократических тусовках людей, живущих в районе. На этой неделе нашим уловом стала Галина, молодая женщина. Я с ней созвонился и пригласил к себе домой, в квартиру. Не помню деталей, кажется, своим деловым тоном или какими-то уж очень убедительными словами я смог внушить девушке, что по названному адресу ее поджидает не маньяк-убийца, а обаятельный мужчина в расцвете сил и без комплексов. Шла первая неделя сентября. На улице было по-летнему жарко. Дело происходило ранним вечером. Только что домой с работы вернулась моя жена. Минут через пять раздался звонок, я открыл дверь - на пороге стояла Галина, высокая, стройная, несколько худощавая. Когда я вспоминаю ее, всегда представляю себе то первое видение, возникшее на пороге моей квартиры: молодая женщина в легком платьице с обнаженными плечами, в сандалиях, позволяющих видеть ноги целиком, от кончиков пальцев до: впрочем, тогда я старался делать вид, что меня в ней интересуют исключительно демократические убеждения. Мы прошли на кухню и сели за стол с двух сторон одного угла. Острый блестящий пластиком угол разделял нас как у горца кинжал, который он кладет между собой и женщиной, если непогода в горах вынуждает их заночевать вдвоем под тесным шатром летника. Но я же не горец, а цивилизованный человек большого города, человек разумный, сознательно контролирующий свои поступки. Сознательно: как бы не так. Вот уж совсем не ожидал, что близость чужой полуобнаженной женщины почти полностью лишит меня способности логически мыслить. Уши, тем не менее, слышали и все-таки доносили до сознания слова, которые она произносила. Я тоже сказал пару расхожих демократических фраз о предстоящих задачах, но по большей части лишь угукал и агакал на все ее реплики. Неимоверным усилием воли разговор удалось запрячь и направить в русло делового, по крайней мере, по форме. Галина оказалась социалисткой. Новость меня несколько озадачила, ибо я никак не мог сообразить, что бы это значило в практической плоскости. В ту пору я почему-то считал себя социал-демократом, отчего стал внимательно всматриваться в гостью, чтобы понять, в чем же состоит наше с Галиной несходство. Мои глаза видели только те различия, которых невозможно было бы не заметить молодому мужчине, беседующему с молодой полуобнаженной женщиной. Все в ней восхищало меня: бледная гладкая кожа шеи и плеч, слегка широкоскулое лицо, тонкие алые губы. При том говорила она с заметной хрипотцой, присущей молодым курильщицам, стараясь строить свою речь по законам логики, периодически переспрашивая не столько собеседника, сколько саму себя: "Так?" Хрипотца, внешняя логичность речи и это ее слово-паразит будили в моей душе ироничное настроение, которому я не давал вырваться наружу. Мои истинные чувства никак не проявлялись, граница была "на замке". Пока я слушал, как Галина выстраивает свои хрипловатые фразы, она представлялась мне в кожанке с "маузером" на боку. Но стоило мне невзначай скользнуть взглядом по ее губам, плечам, по легкому летнему платьицу и по оплетавшим ноги сандалиям, как комиссарша выветривалась из кухни в распахнутое окно вместе с дымом ее сигареты. Не помню, сказал ли я вслух о нашей близости. (Я имею в виду близость теоретических платформ социалистов и социал-демократов.) В какой-то момент мне стало мучительно больно за бесцельно прожитые годы, я пожалел, что жена уже была дома. А ведь чего мне стоило встретиться с Галиной часа на два раньше? Хотя нет, вру. В те годы я еще не знал, как в подобной ситуации обращаться с молодыми социалистками. Вообще-то я собирался поговорить с ней о предстоящей борьбе за власть, ну, то есть за депутатские мандаты. Но мои мысли в присутствии Галины почему-то в эту сторону не работали совершенно. Они расплывались и растекались, делались скользкими, неуклюжими. На кухню пару раз заглянула жена и вдруг стала вести себя, как мне тогда показалось, весьма странным образом. Наверное, бросив взгляд на меня и на мою гостью, она увидела нечто большее, чем политический диалог на низшем уровне. Жену охватил необоримый приступ ревности. Она уже принялась ронять ворчливые замечания об уличной обуви гостьи (скорее о ее соблазнительного вида ножках в тех самых сандалиях) и о проблеме полов, то есть мытья полов. Эти слова побудили Галину поспешно свернуть разговор. Мы договорились созвониться и расстались. Когда наступила холодная осень и Галина сменила летнее платьице на более тяжеловесную одежду, я стал все чаще представлять ее в кожанке с маузером. Она стояла в фойе здания с красным флажком на крыше и смолила одну сигарету за другой. Временами, забывая о своем женском начале, она сутулилась, отводила руку с дымящейся сигаретой, медленно поводила головой из стороны в сторону, и тогда точно была похожа на фанатичную кровожадную коммунистку октября семнадцатого. Но я продолжал видеть в ней ту, которая предстала моему взору в начале сентября, с тонкими бретельками поверх бледной гладкой кожи. На выборах она стала-таки депутатом. Мы с ней состояли в одной фракции и даже работали в одной комиссии. Порой Галина в перерывах между сессиями в коридорах местной власти вдруг принималась чрезвычайно эмоционально, я бы даже сказал взволнованно объяснять товарищам по борьбе свою позицию по занудно обсуждавшемуся вопросу. В таких случаях я очень внимательно смотрел в ее глаза, следил за движениями ее тонких губ. Слов я не мог услышать, чем ввергал бедняжку в отчаяние. Она тужилась что-то мне доказать, а я видел в ней только женщину, надо сказать, довольно привлекательную женщину. Формулируя очередную мысль, Галина морщила лоб в напряжении, а я следил только за движениями ее губ. Таким вот образом мы и работали вместе до тех пор, пока наш совет не разогнали президентским указом, вовсе уничтожив этот органа представительной власти в городе. С тех пор мы ни разу не встречались.
И теперь я снова вижу ее. Вот она! Почти не изменилась: высокая, стройная, несколько худощавая женщина идет по платформе вдоль поезда в сопровождении молодого человека. Молодой человек попытался ее обнять, но Галина решительным и властным жестом на корню пресекла эту попытку, сделав своему спутнику строгий выговор. Я не успел разглядеть деталей сценки. В то мгновение створки дверей со змеиным шипением сомкнулись прямо перед моим носом, отсекая Галину и воспоминания о ней тогдашней. Поезд со скрежетом дернулся и потащил меня дальше от светлой станции в темный шумный и суетный поток нынешнего дня. Мой взгляд скользнул на прощанье по знакомой фигурке на платформе, точнее по двум фигурам. Я не ревновал, я был спокоен , не завидовал тому парню, и я более не хотел обсуждать с Галиной различия в воззрениях между социалистами и социал-демократами.06.12.98 17:15 - 17:45 |