Обложка Альманаха

ПОЛУНОЧНИК

 


 

Олег Расплатов

 

 

Дневник отдыхающего.

 

 

 


Преамбула.

Последние двадцать лет я обитаю в Москве. Город этот считаю порочным и оттого нелюбимым. Люди живут здесь, сами не отдавая себе отчет в том, по стойке "смирно", напряженно и казенно. Часто они притворяются, будто им нравится быть москвичами. А я не притворяюсь, мне не нравится. Но я уже не представляю себя петербуржцем, хоть и родился в тех краях. Еще менее я себя представляю смолянином или рязанцем. Так и живу в Москве, а при первой же возможности стараюсь хотя бы ненадолго сбежать отсюда, из стольного града куда-нибудь на острова студеной Ладоги или на жаркий берег Крыма. После тягучих зим хочется на байдарочке пройтись меж скалистых выступов по ледяной воде или по протокам, заросшим болотными травами, кутаясь от дождя в накидку. Еще более хочется понежиться на раскаленных камушках бескрайних пляжей Крыма. Хочется погреться в жгучих лучах южного солнца.

Кто бы подумал, что пишу эти строки про дождливую Ладогу и теплый Крым, сидя на берегу Черного моря в палатке под капроновым тентом, прячась от ливневых дождей. Все смешалось: небо затянуто серым полотнищем туч, чернила в тетради местами расплываются от шальных брызг, проникающих сквозь швы тента. Кажется, мне удалось совместить в своих мечтаниях оба любимых места и состояния. Нет, все равно, я в Крыму, на южном берегу, и этого довольно, чтобы почувствовать себя счастливым. А кто-то другой, наверное, томится от жары возле цветущей водорослями Ладоги.

Однако, расскажу подробнее о своем путешествии по берегу полуострова, о приключениях, которые пережил. Ведь я часто за прошедшие зимы бывал мыслями здесь, у теплого моря, когда брел по обледенелому тротуару к метро подталкиваемый в спину ледяным сквозняком спальных кварталов. А теперь я слышу за хилыми стенками своего жилища грозные всплески волн, бьющих о камни. Не это ли воплощение моей мечты?..

Поезд катится на юг.

Года четыре, наверное, я не бывал на Черном море. И вот, наконец, собрался, вместе со своей женой Леной. Едем на вокзал с рюкзаками на плечах. В душе - неясное волнение. И чего переживаю, сам не ведаю. То ли за восемнадцатилетнего сына, у которого через три дня начнутся экзамены - вторая в его жизни сессия. То ли за тринадцатилетнюю дочь, что оставил на попечение на глазах стареющей бабушке. То ли беспокоюсь, не забыл ли дома билет, деньги и документы. Все же границу пересекать надо, какую - никакую. А может, беспокоюсь оттого, что едем мы в неизвестность, сами еще не решили, куда. Раньше хоть приблизительно рисовали в воображении поселок или берег. А теперь не удосужились просто задуматься о направлении. Поедем в Симферополь, а далее - как кривая выведет.

Вокзал, сутолока, треволнения. Прислонили рюкзаки к стене. Повсюду кучки сумок, подле каждой - группки людей, как солдаты на привале возле костров. По соседству мужчина в летах, одетый по дачному. К нему приближается женщина в соку, наверное, дочь. Он лопочет ей с придыханием (видно, что переживает очень): "Дети куда-то пропали:" Женщина оборачивается, поводит взглядом по толпе, как иголку только что воткнутую в шитье разыскивает. "Да вот же они", - говорит без восклицаний, той интонацией, за которой должно бы последовать: "Что ты, старый, угомонись, расслабься, что ты взвинченный такой:" Но остальные слова тонут в интонации, до слуха долетает простое: "Да вот же они", - и все, дело сделано, покой восстановлен. И я, глядя на старика, сам себе говорю: "Все нормально. Что ты, первый раз едешь на поезде?! Каждый год в Питер мотаешься, а тут всего лишь Крым. Ничего не произойдет".

Возможно, волнение навевает грядущее пересечение границы. Ощущение, как перед экзаменом. И знаю ведь, что нарушаю сразу несколько пунктов каких-то документов. Примус везу в поезде с небольшим запасом бензина. Так Украина своей нефти не добывает. Я же помню, как четыре года назад водители по всему Крыму ни за какие деньги не соглашались продать мне хотя бы литр бензина. Попался отдыхающий автомобилист, сказавший: "Вам повезло. Я на нефтехранилище работаю". Но даже такой человек (такооой Человек!) "расщедрился" лишь на полтора литра по хорошей цене. Вот и приходится нарушать. Потом еще нож с собой везу через границу. Хлебца порезать, колбаски. А случись чего - и тогда пригодится. Короче говоря, добротный нож, внушительно смотрится. Потому и не стремлюсь его пограничникам показывать.

Подали состав. Бредем вдоль вагонов. Похоже, мы одни только с рюкзаками. Проводница нам досталась добродушного вида, незлобливая. Значит, с ней договорюсь, если что. Наш отсек плацкартного вагона уже заселяет высокий стройный мужчина. Наше появление вызывает у него приступ восторга: "Туристы! А я думал, что один такой! Сейчас, минуточку, рюкзак уберу:"

Сосед нам попался разговорчивый, весьма словоохотливый. Скучать не придется, да читать книжку и писать, как я планировал, тоже: Ну, ладно, и то благо. Люблю поговорить с добрым человеком.

Пришел еще совсем молодой парень. Его провожала девушка. Обнимаются, целуются. Из него собеседник никакой. Всю дорогу будет сидеть, погруженный в грусть-печаль, как белье, когда его замачивать кладут в воду - лежит себе в тазу, не шелохнется.

Поезд тронулся и покатил на юг. Еще из Москвы не выкатил, а мы почти все уже знаем о нашем говорливом соседе. Я тоже поговорить любитель, но молчу - слова не вставишь. Я не обижаюсь, понял уже, с кем дело имею. Узнал почти сходу, будто всю жизнь с ним дружил.

Разговор плавно сполз на главную тему, про Крым. Куда, мол, едите? А черт его знает, куда. Карту достаю. Тут были, тут были. Вот и всплыло впервые это название - Рыбачье.

А дорога долгая. К середине пути, наконец, надумали познакомиться. На "ты" перешли уже ближе к финишу. А куда спешить - москвичи же. Телефонами обменялись, а что еще надо? Потому-то москвичам всегда трудней между собой встретиться, - они могут встретиться в любой момент. Так к чему торопиться. Однако разговор не утихает. Наш новый знакомец, Костя, оказывается, занимается компьютерами, а это тема для разговора еще не на один час. И пошло - поехало:

Солнце клонится к вечеру. Поезд движется к границе. А вот и она. Объявление посыпалось с потолка: оставайтесь, де, на местах, ждите российских пограничников. Через несколько минут до меня доползли слухи, что пограничники уже прошли. А я увидел только их спины уже на платформе, когда они прошагали вдоль состава в обратную сторону. Ненавязчива была и российская таможня, - я ее вообще не видел.

Ночью въехали на территорию самостийной Украины. Опять динамики надрываются в разъяснениях, что выходить нельзя. Что ж поделать? Поезд стоит. Мы сидим. Беседуем, как и прежде. Документы наготове, в поясных сумках или в нагрудных карманах. Так и сидим себе. Вдруг в нашем отсеке появляется человек в форме и кидает нам в сильном раздражении: "Я же сказал, чтобы приготовили документы!" Классический административный хам с известной национальной спецификой. Мне невольно вспомнились годы срочной службы и мой тогдашний сослуживец Васильченко. Он таким же манером сдвигал фуражку почти на затылок и старался выслужиться, свою мелкую власть над людьми выказать. Все мечтал домой старшиной уехать. Откуда уроженцы Малороссии черпают свое ненасытное честолюбие? Вроде бы такие же братья-славяне. Ту же советскую школу прошли. Ан нет, все время стараются показать власть.

Пограничник ушел. Теперь мы таможенников ждем. Один проходит, второй. Третий к нам заруливает. Значит, по мою душу пришел. "Открыть здесь!" - пальцем под сиденье указывает. Преодолевая матрац с подушкой, гору пакетов и бутылок с водой, поднимаю крышку рундука. "Это что?" - палец уперся в синий продолговатый предмет с лямками. Поднимаю, ставлю на попа, - рюкзак. Что дальше вздумает? Открыть - показать? Нет, не пахнет тут деньгами. Махнул рукой - дальше пошел. Минуло счастливое время таможенника, когда поезда с шоп-турами сновали через Украину, уже не радяньскую, но далеко не демократическую.

Симферополь и далее.

Вспоминаю свое ощущение от этого города во время прошлого визита. Чувство было такое, что все вокруг стремятся меня обмануть и обокрасть. Помню нехитрые махинации с билетами на автобус, из-за которых большая часть пассажиров оказалась безбилетной. Чувство вины перед кондуктором. Целая технология процесса выработана.

Да и ныне мои предчувствия полностью оправдались. Несколько раз я собирался попасть в лапы отпетых водителей, вручить им за проезд сумму, вдвое превышающую оплату поезда Москва - Симферополь, но мой попутчик Костя надежно взял в свои руки дело защиты моих финансов, не позволяя их разбазаривать. Он уже решил, что мы поедем до Алушты на троллейбусе. А разница в цене получалась такая же, как между Ай Петри и Джомолунгмой.

На платформе возле поезда нас поджидали, словно капканы на медведя, сотни водителей, предлагавшие все мыслимые услуги, в том числе и поездку в Рыбачье. Из их рекламных выкриков у меня сложилось впечатление, что дешевле будет только даром. Я знал из прежних опытов об их манере обманывать, называя сумму, но не указывая, что это: рубли, гривны (часто называемые также рублями) или доллары. Потому на меня их оголтелая пропаганда не действовала. Лена уже раз десять готова была броситься в ноги, ухватиться за рукав водилы с большой дороги, уговаривать его довести нас до вожделенного Рыбачьего. Однако Костя вел нас сквозь вокзал столь стремительно, что мы едва поспевали за ним, а встречные моторизованные джентельмены удачи отлетали в стороны, как кегли.

Возле троллейбусов мы обменяли доллары на гривны. При этом я заметил совершенно озверевший курс гривны к рублю. Если верить арифметике, то получалось так, что, купив в Москве десять долларов на рубли, можно было продать их в Симферополе на гривны, гривны - на рубли, которые в Москве по возвращении можно было обратить в двадцать пять баксов. Я-то понял, что такая возможность существует только теоретически, что нечто подобное делают только хозяева обменных пунктов, скупая российские рубли за бесценок у тех чудаков, которым взбрело в голову привозить их на Украину.

Выменяв пачку хохлобаксов на две недели вперед, я положил их в крайнее отделение поясной сумочки. Затем мы втроем направились к стоявшему поодаль троллейбусу Симферополь - Алушта. Среди толпы суетящихся пассажиров выделялось пару человек. Мое внимание привлек парень в кепке с козырьком, закрывавшим почти все его лицо. Не то, чтобы я его разглядывал, нет. Он болтался в уголках моих глаз. Я видел его боковым зрением - моим еще юношеским приобретением, появившимся в результате упражнения из йоги под названием "Поза змеи". В уголках моих глаз он пока и жил, не привлекая действительного моего внимания.

Костя залез в открытую дверь возле кабины. Я хотел взобраться следом, но паренек заслонил вход, вроде бы намереваясь войти. Я остановился, поджидая Лену, и пропустил ее вперед. Паренек в кепке отстранился, также уступая дорогу моей жене. Но я не смог последовать сразу же за Леной, - он стал входить. На входе образовалось что-то вроде пробки: кондукторша обратилась к Лене с пустяшным вопросом, та остановилась. Парень прижался спиной к стеклянной стенке, отделяющей водителя от салона, одновременно развернулся ко мне лицом, которого, впрочем, не было видно за козырьком. Я же нежданно-негаданно уперся в образовавшийся на пустом месте затор.

По счастью в моих руках ничего не было. Я же был с рюкзаком на плечах. Если бы я держал чемодан или баул, то руки оказались бы занятыми. Но они были абсолютно свободными. Я уперся в странного пассажира в кепке, когда вдруг почувствовал движение где-то в районе поясной сумки. Обладатель кепки с громадным козырьком держал одной рукой между моими глазами и сумкой свой нехитрый багаж, в просторечии "кейс". Такой прием не показался мне новаторским. Я, не мешкая, отодвинул предмет, мешавший мне видеть район боевых действий на поясе, и сразу же заметил, что молния на моей сумке чуть расстегнута (а я имею такое обыкновение - закрывать все молнии до предела). Тогда я уже схватил парня обеими руками.

Никаких сомнений не было, - это вор, который чуть было не обчистил меня на круглую сумму. Я держал его двумя руками и разглядывал лицо. То ли кавказец молодой с карими глазами, то ли крымский татарин. Это был вор, что омерзительно. Но и человек, чего я никак не мог перестать замечать (и такое есть у меня обыкновение - видеть человека в любой, пусть самой ничтожной и опустившейся прямоходящей особи на двух ногах). Я ведь никогда никого не убивал, хотя ненавидеть умею. А этот вор, покушавшийся на всю мою наличность и обратные билеты, не вызвал во мне ненависти. Вот же досада:

И я крикнул на весь троллейбус: "Вор! Глядите, это вор! Он пытался залезть ко мне в кошелек." "Чего, я ничего не делал?!" - начал заученную песенку паренек, но я, не обращая на эти слова внимания, продолжил: "Надо вызвать милицию". В этот момент кондукторша обратилась к водителю с какой-то ничего не значащей фразой, словно про погоду, искусственно создавая в салоне атмосферу безразличия, будничности, парализуя возможное желание случайных пассажиров принять участие в развлечении вроде суда Линча. Пассажиры, однако, не проявили энтузиазма. Я понял, что одинок в своей борьбе за наведения правопорядка в отделившейся Украине. Но особенно переживать по этому поводу не стал, ведь не украл же он у меня ничего - не успел. Вор почувствовал слабину, понял, что я не собираюсь сразу же на месте набить ему морду, потому поспешно юркнул в заботливо открытую водителем вторую створку дверей, располагавшуюся параллельно той, в которую все входили. Добиться легкой победы в чужом городе при глубокоэшелонированной обороне противника было невозможно. Вдогонку только крикнул: "Запомните его лицо, это вор!" Я занял свое место в конце салона. Кое-кто из сидевших рядом успел поболеть за меня, чисто в спортивном плане. Один весьма эмоционально сказал: "Надо было дать ему по роже!" Другой парировал: "У него тут прикрытие, не стоит усугублять конфликт". Троллейбус поспешно, раньше отмеренного расписанием времени тронулся в путь. Паренек в кепке мелькнул в затененной части автовокзала влизи пункта обмена валюты:

Алушта - Рыбачье.

Наш добровольный гид Костя довел нас почти до конца маршрута. Расстались с ним, когда я покупал билеты на автобус до Рыбачьего, а он отправился в Ялту. В это время Лену атаковал местный автомобильный стервятник. Она уже готова была поддаться на соблазны с кабальными условиями, но я как раз благополучно обзавелся билетами на частный автобус (теперь они там все стали частными), который дважды в день пробегал от Алушты до Рыбачьего и обратно по волнам прибрежных гор.

В небольшом автобусе неразличимой марки пассажиры рассаживались, стойко игнорируя обозначенные на билетах места. Делалось это с подачи кондукторши, которая, не уставая, напоминала вновь входящим, что следовать правилам вовсе не обязательно. Законопослушные граждане заняли бы назначенные им места, но кондукторше, крепкой полной бабище с цепким взглядом, зачем-то нужно было разрушить стройные ряды стихийных любителей порядка. Всходы посеянной смуты проросли еще до отправления. Как писал классик, "если в первом действии на сцене висит белье, то во втором одно должно высохнуть". Второе действие началось.

Перед самым стартом автобуса в салон вошла престарелая бабуля, которой позарез нужно было занять именно то место, которое значилось в ее билете. Альтернативные предложения отметались без обсуждения. В борьбе с остальными пассажирами она проявила невиданное упорство и чудеса героизма. Добилась-таки своего, вызвав среди обитателей автобуса эффект домино. Согнанные с места пассажиры стремились освободить свое "законное" место, вызывая противодействия и приступы сепаратизма. Следом за Украиной и Крымом желание отделиться от остального мира высказали некоторые граждане, забаррикадировавшиеся на задних сиденьях. Кондукторша изобразила попытку регулировать процесс. Затем отстранилась от этого, несомненно, увлекательного занятия, заявив, что, мест нет, а все, вроде бы, с билетами. Собранный и весьма серьезный мужчина, одетый в строгом соответствии с субтропическим климатом, вслух заметил, что такого не может быть. Я не стал участвовать в публичной дискуссии, но про себя заметил: "При правильно организованном процессе, мест не хватит даже тогда, когда все с билетами". Впрочем, последний тезис вызывал большие сомнения.

Автобус, изрядно забитый пассажирами, большая часть который стояла, двинулся в путь. Тем временем спор из-за места под солнцем вступил в кульминационную стадию. Две молоденькие и жутко энергичные девушки, судя по выговору - хохлушки, как раз начали непримиримую атаку на сухую, как воблу, местную жительницу, требуя от нее освободить незаконно захваченное сиденье. В своем развитии диалог очень быстро утратил конструктивный характер и был творчески дополнен рядом идиоматических оборотов, вроде таких: "бля", "сука" и прочих тому подобных. Развязка спора произошла минут через десять после старта. Молодая и симпатичная употребила в адрес местной какое-то новое для слуха последней ругательное выражение. Та в ответ рванулась вперед и ногтем процарапала на щеке обидчицы борозду, которая быстро заполнилась жидкостью, напоминающей клюквенный сок. Подруга пострадавшей намеревалась совершить ответный выпад с результатами, надо предполагать, гораздо более драматичными для сухой местной воблы. Но такой же мелкий и сухой мужик последней, бешено вращая зрачками и произнося какие-то нечленораздельные угрозы в адрес молодых хохлушек, перегородил им дорогу.

Подружки ретировались, бросая на ходу фразы вроде такой: "Я тебя закопаю!" В сочетании с характерным украинским выговором эти фразы звучали как студенческая пародия на голливудовский фильм про американскую тюрьму.

До сих пор драма происходила у меня за спиной. Теперь она перенеслась вперед, поле боя расстилалось передо мной. Наиболее агрессивная из двоих девушек оказалась довольно-таки симпатичной. Теперь она играла роль телохранителя при пострадавшей. Она метала над моей головой в дальний угол салона гневные взоры и полные воинственного духа фразы. Я не мог не оценить ее глаза невиданной голубизны. Светлые волосы, прямо расчесанные и остриженные довольно-таки коротко для молодой женщины. Гладкую ровную кожу лица и плеч покрывал легкий загар. Только скулы и нижняя челюсть выдавались чуть более, чем следовало бы иметь девушке с такими чудесными глазами, которые даже крайний гнев не в силах был сделать злыми. Ну, и над лексиконом не мешало бы как следует поработать.

Ее подруга с устрашающего вида шрамом через всю щеку притихла на сиденье кондукторши, изредка вскидывая такие же ярко голубые глаза и рассеянно взирая на товарку. Ее мысли, - по всему видно, - занимал теперь основной вопрос женской философии: "Кто же меня с такой рожей теперь замуж возьмет?!"

Вобла с угрожающей интонацией пообещала молодым: "Я вам устрою отдых в Рыбачьем!" Активная красавица не уставала периодически повторять: "Я тебя похороню!" В запале вялотекущей ссоры она между делом чиркнула сорвавшейся с губ фразой кондукторшу. Но та, тертый калач, тут же нанесла ответный бомбовый удар, использовав против врага новое секретное оружие: "А вы, случаем, не с Харькова?" Сказано это было с характерным южным выговором. В результате контратаки кондукторши, девушка сбилась со словесного ритма, на пару секунд умолкла и ответила на редкость экономно расходуя слова: "Нет". Кондукторша чуть склонила голову набок и произнесла теперь утвердительно: "То-то я гляжу, что вы с Харькова". На этой ноте первый автобусной власти с народом был исчерпан.

Автобус остановился на краю города и с крайним раздражением, поскрипывая дверью и рессорами, впустил в свое чрево двух старичков, которые явно намеривались ехать бесплатно, используя льготы для инвалидов. Транспорт был частным и на тех же основаниях можно было бы влезать в такси. Эту нехитрую выкладку принялась втолковывать нежеланным пассажирам кондукторша, обращаясь к одному из вошедших, коренастому пенсионеру в пиджаке с истрепанной папкой из крокодиловой кожи. Она называла его несколько по-детски, уменьшительно ласкательно: "Рудик, эта ж бумага ничего не значит!" "Я эту бумагу из Киева получил!" - Не унимался старикан, выговаривая каждое слово торжественно и многозначительно. Над головой он держал помятый на сгибах лист бумаги, который был всего-то ксерокопией некого документа.

Одна пожилая женщина, бывший юрист, случившаяся в салоне, взялась провести экспертизу бумажки. Тем временем автобус достиг следующей остановки. Пожилой любитель халявы (а законных прав разъезжать бесплатно у него так и не обнаружилось) взялся объяснять кондукторше свои липовые права. Чувствовалось, что он делает это регулярно и весьма занудно. Кондукторшу разъяснение проняло сразу же. Она давно уяснила для себя нехитрое правило, что ей дешевле будет не связываться с активистом, который взялся на старости лет играть роль очень важной персоны, почти депутата (!). Она взмолилась: "Рудик, только вот этого не надо! У меня от тебя голова болит весь день после твоих разъяснений!" Уменьшительно ласкательное обращение, к тому же на "ты", было одновременно мелкой местью нудному халявщику и максимально возможным в той ситуации удовольствием, которая кондукторша не преминула сорвать. Наконец, наступило затишье.

Наш карликовый автобус метало по горам: вверх - вниз, вправо - влево. Водитель то резко тормозил, то дергал, рвался вверх. Солнце пронизывало насквозь наш транспорт с тем же садизмом, с каким морская волна терзает утлую лодочку посреди океана. Испытание достойное космонавта перед стартом. Эту душную бурю с бензиновым вкусом первыми не выдержали дети. Мальчик у окна справа аккуратно заполнил розовой массой полиэтиленовый пакетик, впритык придвинутый ко рту. В паузу между атаками желудка сидевшая по соседству его мамаша взяла у него пакет и зашвырнула его в форточку. Тот порхнул над придорожным кустарником и кинулся в пропасть, мимо которой мы в то мгновенье проносились. Через секунду мальчик прислонял ко рту новый хрустящий пакетик из сероватого полиэтилена, точную копию предыдущего. Пока он был пусть и чист.

Дурной пример заразителен. Мальчик, сидевший у левого окна, принялся выдавливать из себя недавние сладости, что он успел проглотить в ожидании автобуса. Он оказался менее удачливым. Кроме внутренностей пакета этот мальчик успел испачкать свои брови (?) и ребристый резиновый пол. Я отвернулся, чтобы не видеть неприятной картины, но меня вынудили поучаствовать в процессе извержения маленького Везувия. Прямо передо мной сидела молодая супружеская пара с трехлетней девочкой, которая спала, растянувшись у них на коленях. Женщина в описываемый момент невольно отвернулась от вулканирующего мальчика, а мужчина, наоборот, принялся со вниманием созерцать происходящее у левого окна, после чего рассказал об увиденном своей жене: "А этот мальчик ел пломбир с изюмом". Я уж не знаю, чего мужчина добивался от супруги, какого эффекта. Может, подобного же извержения?

Короче говоря, до Рыбачьего доехали не скучая.

Крым - Москва, июнь 1999 г.

Продолжение.

lahta@land.ea.ru