|
|
|
|
|
|
|
|
|
ВИКТОРИЯ ИЗМАЙЛОВА |
|
|
|
С ТИХИ |
|
|
|
|
|
|
Родилась в Чите, закончила Читинский медицинский институт в 1987 г. Работаю по специальности. Веселым бытовым рифмачеством развлекались мой дед, и бабушка, знавшая наизусть массу стихотворений, большая любительница песен, и прадед, политический каторжанин, ссыльный. По рассказам мамы он был мастером на все руки, делал гармони, шил обувь, распевал под гармонь собственные частушки. Моя мама - школьный преподаватель русского языка и литературы, сама с юности пишет стихи, лирические и шуточные. Я начала "выдавать" рифмованные строчки рано, лет с четырех, довольно скоро составив маме компанию. Мы вместе с ней сочиняли смешные, наивные стишки, и часы этого совместного творчества - одно из самых счастливых воспоминаний моего детства. В студенческие годы я, как все, наверное, писала глупые и плохие стихи о любви и сердечных страданиях. Обстоятельства, однако, сложились так, что и мне, и моим стихам пришлось качественно измениться. В 1995 году вышел мой единственный сборник "Жаворонковы сны", довольно слабый. Всегда хочется сделать что-то лучше, да и Муза навещает меня не столь часто, как хотелось бы. Но я не отказываю своим стихам в милосердии, поэтому не пишу "в стол". Я ведь и сама больше всего люблю открытые пространства, небо, птиц. Весну. |
|
|
* * * Стальные прогалины крыш На фоне весеннего неба, И с криком восторженным чиж, И церкви пронзительный крест... Ты смотришь в окно и молчишь На фоне весеннего неба, Я верю, что ты различишь Все то, что творится окрест. Резвящихся ангелов рой На фоне весеннего неба, Увлекшихся вечной игрой Шальных голубей на трубе, И там, за седьмою горой На фоне весеннего неба, Задумчивых башенок строй, Где струны грустят о тебе. Сосны золотую свечу На фоне весеннего неба, Садов огневую парчу, Цветное, живое тканье... Ты видишь, к тебе я лечу На фоне весеннего неба? Ты слышишь? Я снова шепчу Забытое имя твое! |
|
|
|
|
* * * Выцвели луж голубые камеи, Вдоль по обочинам - пыльные рвы, А по лугам все лежит и тускнеет Скифское золото старой травы. Снова сквозь ветви березы и ели Ветреный полдень разлил стеарин. Каждою ночью поет у постели Желтая птица весенних равнин. В крапчатых перьях, некроткого нрава, Тонко выводит, склоняясь ко мне, Как закипает зеленая лава Там, в глубине, у древесных корней. Скоро! Подступит, прорвется, нахлынет Сквозь раскаленные поры земли, Мусор и хлам - захлестнет, опрокинет, Словно враждебной страны корабли! Если скажу, что напрасны усилья: Время Вселенной подходит к концу, - Благословенные пестрые крылья Больно ударят меня по лицу. Если под вопли взбесившейся стаи В зимнюю полночь придется уйти, Желтая птица меня не оставит, Тень ее будет бежать впереди. |
|
|
|
|
* * * Живой клубок сплетенных змей В плену фиала, Кровь белоснежных голубей И рог нарвала, Скрываясь в зарослях густых На дне оврага, За горсть румяных золотых Куплю у мага, И в старом замке на скале При свете бедном Под наговор сварю в котле Багряно-медном, И подмешаю в темный мед В хрустальном кубке, И выйду встретить у ворот В бордовой юбке. |
|
|
|
|
Т АЛИСМАНТолько сплети мне из алого шелка кольцо, Мягче травы и веселей огня, Чтобы, когда я пойду над стеклянным дворцом, Взгляды с земли не обожгли меня. Там высоко, в неоглядной безлюдной дали, В пышных садах желтых закатных роз, Нет ничего оскорбительней взглядов с земли И ничего нет бесполезней слез. Станет кривляться столикая мгла за спиной, Станет заря томно дышать в лицо, Но и беда, и тревога пройдут стороной, Если со мной будет твое кольцо. Я распознаю мятущихся бликов обман, Я отыщу истины старой след. И от печали меня не спасет талисман. Но от нее средства на свете нет. |
|
|
|
|
* * * Лицам подобной профессии Это несвойственно, но Бог пребывает в депрессии И, очевидно, давно. Все ему кажется сереньким, Движущимся под уклон, Хоть до банальной истерики Не опускается он. Молча влачит одиночество, Мается чувством вины, Верит в дурные пророчества, Видит тревожные сны, Плачет и копит предательства Тех, кто был дорог и мил. Но изменить обстоятельства Нет ни желанья, ни сил. Смотрится в лужи, как в зеркало, В сумрачном сердце - ни зги! Тут бы влюбиться, да не в кого - Столько вокруг мелюзги! Кошки, торговки, чиновники, Липы в пыли дождевой! Вы не годитесь в любовники, Но полюбите его! Без простодушной агрессии, Не норовя огорчить. Только Любовью депрессию Можно порой излечить. |
|
|
|
|
* * * Весенним хмельным дуновеньем, Слепым неподкупным судом Прекрасные дети затменья Однажды приходят в твой дом. Не мерено их обаянье, твою озарившее клеть. Какие, мой Бог, расстоянья Сумели они одолеть! Покуда их вечные очи Томят обещаньем любви, Не видишь - истерзаны в клочья Одежды и руки твои. А видишь... и гонишь сомненья Мечтаньями ум иссушив, - Прекрасные дети затменья Дороже бессмертной души! Беспечны, жестоки и лживы, С повадками диких зверей В ответ на твои же призывы Возникли они у дверей. Дрожите же, ветхие стены! Лети, роковая стрела! Какие нас ждут перемены! Какая глубокая мгла... |
|
|
|
|
* * * Под вечер в бору еловом Опять повстречался мне Седой господин в лиловом На белом своем коне. Фиалки, клоня головки, На пестрой цвели узде, На каждой стальной подковке - По сумеречной звезде. А знамя рвалось все выше, В пределы, где туч свинец, На знамени шелком вышит Синий лесной скворец. Слагались на тропах тени В пространные письмена, Шептались кусты в смятенье, И пел скворец с полотна. А всадник смотрел устало И глаз не сводил с пути. Я знаю, чего искал он И что не сумел найти. Он ларчик держал у сердца, На крышке сиял сапфир. В том ларчике ключ от дверцы, От дверцы в Нескучный мир. Седой господин в лиловом Умчался в туман густой. Опять не сказал ни слова В ответ на мое: "Постой!" Над лесом полоска света, Серебряная парча. Я знаю, где дверца эта, Но нет у меня ключа. |
|
|
|
|
* * * Ужасно линючие кошки, Достаточно грустные книжки, С мостком деревянным картина. В январских узорах окошки, Кроватка для рыжего мишки И - маленькое пианино. Артачились нот закорючки, Тускнела в пыли полировка, Ленивые кошки - скучали. А мамины тонкие ручки По клавишам били неловко. "Средь шумного бала, случайно..." Но к маминой робкой досаде Росла я с решеньем жестоким И в этой разлуке повинна. Ты в крохотной нашей мансарде Казалось мне слишком громоздким, О маленькое пианино! В том доме - серьезные люди, Хрусталь, и сверкающий кафель, И девушки правильный профиль... По клавишам бегает пудель, Любитель печенья и вафель, И кличут его - Мефистофель. |
|
|
|
|
* * * Он пил и сорил словами Всю долгую ночь без сна. Он пил и сорил словами, И сам от себя устал. - А мне по дороге с Вами! - Сказала ему Весна. - Пожалуй, пройду-ка с Вами, Хотя бы один квартал! - Не шла она, танцевала, Кружила, как стрекоза, Смеялась и танцевала, А он ступал, как в бреду. Она его целовала, Заглядывала в глаза, Она его целовала Сто тысяч раз на ходу. А он все не мог согреться И в прорву над головой Никак не мог насмотреться, Все плакал, что мир - бордель, И смешивал слезы в сердце С пронзительной синевой, Он смешивал это в сердце В немыслимый злой коктейль. |
|
|
|
|
* * * Весны восторженный фальстарт, Три первых дня недели первой. За дело рьяно взялся март, Акварелист в рубахе серой. Как славно, сердце отогрев, На время с миром примириться, В прозрачной бледности дерев Жемчужным бликом раствориться, И потемнев лицом, как снег, Смятенно, робко и устало Ступить опять на милый брег Ручьем омытого квартала! О родники капельных слез! Прохожих сдержанная томность! О жадно дышащих берез, Домов и неба однотонность! О туч бродячие стада, Мальчишек яростные альты! И обнаженные асфальты! И бесконечная вода... А мир, немного сголуба, Дрожит, как птица, под рукою. И так постыла скорлупа Одежды зимней и покоя! |
|
|
|
|
* * * Уедем с тобой на остров Согласно предназначенью, Сродни Робинзону Крузо Доверим судьбу циклонам, И нынешней жизни остов Без боли даря теченью, Ты станешь моею Музой, Ты станешь моим Хироном. Мы будем питаться светом С поверхности океана И душ утомленных узы Водой освятим соленой, И там, в цитадели лета, На гребне его канкана Я стану твоей медузой, Я стану твоей Горгоной. |
|
|
|
|
* * * По асфальтовой дорожке у пруда Рыщут граждане и мошки, кто куда. А вчера с безмолвной мукою ползла Отвратительная муха без крыла. И была ее походка нелегка, И была она похожа на жука. Не спешили к ней метель и стужа, но Было с нею все предельно решено. Под ногами пел и ахал тротуар. Жизнь летела, как деваха на пожар, И затягивала, словно полынья, Черный с зеленью плевок Небытия. Муха медлила, о риске позабыв, И не кушала огрызки синих слив, И не грел ее неявный пустячок, Что жалел ее слюнявый дурачок. |
|
|
|
|
* * * В перечне надежд и заблуждений На пути с работы до аптеки Есть одно из чистых наслаждений - Думать о хорошем человеке. Позабыть упрямство и сиротство, Не судить придирчиво и строго, Веруя в чужое благородство, Как в большого истинного Бога. Кто-то есть - не мелочный, не скользкий, Не хмельной, не подлый, не спесивый, Он далек, но лямка жизни скотской, Как ни странно, нынче выносима. Хорошо наполнить неким смыслом Бренный мир, Творца не обличая, И под ветром гнуться коромыслом, Непогоды все ж не замечая, Кланяться заносчивой особе, Чья улыбка постная - прелестна Оттого, что кто-то неспособен Поступить жестоко и бесчестно. И пока на новом круге ада Не найдешь причины для сомнений, Кажется для счастья и не надо Никаких возможных дополнений. |
|
|
|
|
* * * На границе сна и тленья, Но на грани просветленья И с мечтой накоротке За столом пишу стихи я. Правит водная стихия Бал в немытом городке. Нескончаемая слякоть. Вольно ж нынче им лялякать, Каплям, ищущим меня, Ворковать, шептать молитвы, Рассыпать по лужам ритмы, Колыбеля и пьяня! И плывут цветные глыбы, То ли люди, то ли рыбы, В затуманенном окне, Словно мимо парохода, Словно дом ушел под воду И стоит на самом дне. Капель скомканные трели Топят в летней акварели И калитку, и забор, А сомненья и расстройства, Вдохновенье и геройство Превращаются в раствор. |
|
|
|
|
* * * О товарищ мой, о враг, Что вздыхаешь у оконца? Одиночество - овраг, Над которым нету солнца, Телефонные гудки, В богадельне старый нищий, Деревенское кладбище, Проржавелые венки. О противник мой, о друг, Канет день в иные дали. Одиночество - паук, Ткущий женщинам вуали. Так нескладен твой поклон. Может, мы перемудрили И друг друга уморили В черных рамочках окон? |
|
|
|
|
* * * Полдневного луча горячий грошик И на столе меж черствых хлебных крошек Остывший чай. В лесную глухомань, такая жалость, Не нужно уходить, как оказалось, Чтоб одичать. Под крана неисправного журчанье Забыть речей значенье и звучанье - Таков итог. Вселенная глуха на оба уха. Стучит в стекло разгневанная муха, Ей невдомек. Судьба всегда пристрастна и дотошна, Но, может быть, совсем неплохо то, что Все решено, Что за окном - ни облака, ни птицы, И никуда не надо торопиться Давным-давно. |
|
|
|
|
* * * На этом дереве, где ангел свил гнездо, Сегодня платье цвета вишни и бордо, А в сонной кроне, где парит закатный блик, Там крылья белые, как белый воротник. |
|
|
|
|
* * * Сыпал град по черепице Разудалые коленца, Плавал лед в воде колодца Тусклым бликом в леденце. Утром ветер обратится В бесприютного младенца И от холода зайдется Тонким криком на крыльце. |
|
|
|
|
Э ХНАТОНЖил в Египте фараон, Благороден и велик, Он любил, когда на трон Прыгал солнца алый блик, На рассвете - падал ниц, Комкал полог голубой. Он не чувствовал границ Между солнцем и собой. А при нем была жена, Тоже пялилась в окно. Ведь во всем была она С фараоном заодно, Всем нутром - тянулась ввысь, В обжигающую даль, Очи щурила, как рысь, И сверкала, как медаль. А фараон гулял в саду, Улыбался облакам. Словно зелье на меду, Жар струился по щекам. Он кормил окрестных птиц И смеялся над судьбой. Он не чувствовал границ Между солнцем и собой! А однажды поутру, Полыхнув, как бес в аду, Фараон сказал: "Умру, Если тотчас не взойду!" Он ладонью тер висок. "Я, - твердил, - не человек!.." Словно персиковый сок, Свет сочился из-под век... Фараон послал гонцов Возвестить, что в прошлом тьма, И египетских жрецов Поголовно свел с ума, Он не мог свернуть назад, Оболванил весь народ... Это было, как закат! Это было, как заход! Кто-то верил, кто-то - нет Голосам со всех сторон, Что один в оконце свет Этот самый фараон, Но когда легла свинцом Мгла египетских ночей, Три квартала за дворцом Обходились без свечей! Эх, на то он - Эхнатон! Ты же, смертный, промолчи, Если в сердце, точно стон, Прячешь дерзкие лучи, Стынешь в сумраке темниц, Бродишь бледный да рябой... А не чувствуешь границ Между солнцем и собой! |
|
|
|
|
* * * Читает мама моя роман, Блестят очки на носу. Но мама всех бесконечных мам, Конечно, живет в лесу. Она огромна, она стара, Но вс╠ норовит расти. В глубокой чаще ее нора, И лапы ее - в шерсти. Сминает ели ее живот, Угодьям чиня урон, Как будто она проглотила взвод, А может быть, эскадрон. Но хоть боится ее когтей, Похоже, сам Сатана, Большая Мама не ест людей, Не ест никого она. Встает во весь беспримерный рост В предутренней тишине И пьет молоко заплутавших звезд, И лижет бочок луне, И жаждет Мама весь мир объять, И шепчет в сырой рассвет, Что будет насмерть она стоять За этот безумный свет. Она воркует, она рычит Среди бескрайних лесов, И этот голос во мне звучит Сильней других голосов. |
|
|